Fotovideoforum.ru

Решил поделится рассказами Евгения Константинова. Чтиво очень увлекательное. События развиваются вокруг рыбалки, но без упора на рыболовные ньюансы. Так, что, думаю, заинтересует не только рыбаков. Кроме того, на фоне надоевшей литературной попсы, выглядят они очень оригинально.
У рассказов мистическое направление, и многие довольно жутковатые. Если кто-то хватается за корвалол по любому поводу, лучше не читать. Но чертовски интересно. Чесслово.

И поэтому, когда наступила весна, и половодье залило лес, бобры мирные (те, которые выжили) покинули обжитые места и ушли неведомо куда. Остались у плотины через ручей только Игорюня со своей бобрихой. Которая летом вновь принесла приплод из четырех бобрят. К тому времени обобрившийся человек сильно истосковался по любимой пище – сладкому бобровому мясу. Но сразу пожирать потомство он не стал. Первые две с половиной недели вместе с бобрятами сосал у бобрихи из груди молоко. Когда молоко иссякло, и потомство начало становиться более-менее самостоятельным, переходя на питание ивовыми ветками, Игорюня сожрал первого, самого упитанного бобренка. Остальным – соорудил ошейники из стальной проволоки, посадил на приивязь и стал подкармливать обычной для них растительной пищей.
Бобриха-мать оставалась безучастной к судьбе своих детенышей. А человек-отец думал лишь о том, как насытить свой желудок, и через несколько дней сожрал живьем еще одного подросшего бобренка. Прошло еще несколько дней, и третий плод боброво-человеческой любви превратился в деликатес для отца-каннибала. Затем очередь дошла до четвертого. Прожившего дольше, чем два его брата и сестра, заживо съеденные у него на глазах. И оскалившего свои окрепшие резцы на того, кто также собирался его сожрать. И не только оскалившего, но укусившего за протянутую руку своего кровожадного родителя.
Это была первая кровь, мизерная месть за все несчастья, что принес Игорюня бобровому племени. Но запах этой капли словно разбудил бобриху. И когда тот, с кем она больше года прожила под одной крышей, приготовился расправиться с ее последним отпрыском, чтобы затем съесть, бобриха прыгнула на него, сбила с ног и вмиг перегрызла горло…
– Значит, загрызла она человека, – нарушил я возникшую паузу, глядя не на рассказчика, а на бобриху, что не сводила с меня глаз, держа в своих кошмарных зубах завернутые в обертку розы.
– Да, – подтвердил бобер-жених. – И оставшийся в живых бобренок ей помог. Это был мой дед. Вместе с бобрихой-матерью они перегрызли дерево, к которому была привязана проволока его ошейника, а затем отыскали родственное бобровое поселение и примкнули к нему. К сожалению, от самого ошейника моему деду избавиться не удалось – бобровые зубы и лапы оказались не способны справиться с железом, над которым потрудился человек. Через некоторое время ошейник задушил деда, ведь Игорюня не рассчитывал, что детеныш-бобер вырастет. Но все-таки мой дед успел оставить потомство. Из которого выжил лишь один бобер, да и то хромоногий от рождения. Им был мой отец…
– Но откуда ты все это можешь знать? – не удержался я от вопроса.
– Скажу чуть позже, – пообещал бобер и продолжил рассказ. – Отец всю свою жизнь стремился завести и вырастить свое потомство. Потомство рождалось, но в скором времени все помирали, – такую вот наследственность оставил бобрам Игорюня. И все-таки под старость один из его детей выжил – такой же хромой на правую ногу, как отец и дед, но выжил. Этим выжившим стал я…
– Но ведь ты не хромаешь… – во второй раз за все время подала вдруг голос невеста.
– Не хромаю, – согласился бобер. – Благодаря вот ему, – он кивнул на меня и сразу стал рассказывать дальше.
– Моя хромота пропала после твоего выстрела, там, под мостом. Но попавшая в тело дробь, лишила меня возможности производить потомство. И помнишь, когда чуть позже ты пытался вытащить подстреленную утку на спиннинг, у тебя ничего не получилось? Помнишь?!
– Я все прекрасно помню…
– Так вот, это я оборвал твою леску и завладел уткой с блесной в ее крыле. А еще в тот момент я завладел частичкой тебя.
– Как это? – усомнился я. – Такого просто быть не может.
– Как видишь, – может. В тот момент ко мне пришло знание истории моих предков, которую я сейчас рассказал. Но если когда-то дурачок Игорюня почти превратился в бобра, то после твоего выстрела и той возникшей связи через натянутую леску, бобер стал превращаться в человека. Я увеличился в росте, научился ходить прямо, во многих местах лишился волос; мой хвост значительно уменьшился; у меня появилась способность говорить, как говоришь ты; я в одно мгновение узнал то, что знаешь ты; и я могу внушить тебе то, чего хочу я…
– Невозможно!!
– Но ты ведь приехал сегодня на речку. И ты пришел на то самое место, которое подготовила моя бобриха. А я именно на сегодня назначил свою свадьбу. И вот теперь мы все вместе здесь, так как я и хотел.
– Но зачем? Зачем все это?! – закричал я.
– Ради потомства, – ответил бобер.
– Я не понимаю….
– Ты превратил меня в евнуха! – повысил голос бобер. – Но я стал частичкой тебя, а ты – частичкой меня. Поэтому если моя бобриха принесет от тебя потомство, я буду считать, что это и мои дети…
– Это невозможно!
– Игорюня так не считал…
– Но я не деревенский дурачок! Я никогда не смогу заняться этим с… с бобрихой!!!
– У тебя нет выбора, – возразил бобер. – У вас обоих нет выбора. Смотри, какая у нас красивая невеста. В подвенечном платье, в фате… Вылитая кукла… Она сделает все, чтобы возбудить тебя. У вас, людей для этого существует много разных способов. Ты обязательно возбудишься, но в последний момент, когда дело дойдет до кульминации, прольешь свое семя не в женщину, а в мою единственно настоящую невесту, которая готова и ждет этого. И только после этого мы вас отпустим…
– Но это невозможно!!! – закричали мы с невестой в один голос.
– Игорь, ты живой? – раздалось вдруг откуда-то сверху.
– Да! Да! – ответил я, узнав голос жены. – Я здесь, здесь!
Бобер, оскалив зубищи, прыгнул на меня, бобриха – на завизжавшую невесту, а я, вложив всю силу, оттолкнулся ногой от подводного корня, рванулся вверх и ударился головой о земляной потолок, который мгновенно обрушился на всех нас.
Под его тяжестью я полностью погрузился в воду, но мои руки уже были свободны, и я отчаянно замахал, забултыхал ими, отталкивая от себя воду и землю, стремясь вырваться на поверхность. И вырвался! И увидел прямо перед собой такую же барахтающуюся свою благоверную. Я вцепился в ее руку, потащил к берегу, схватился за свисающие корни деревьев, потом – за толстую ветвь поваленной ивы, благодаря которой мы и выбрались из воды…
* * *
Я стоял на обрывистом берегу, смотрел вниз на грязную воду, закручивающуюся в водоворот, трясся крупной дрожью и не мог вымолвить ни слова. Вместо меня говорила моя благоверная:
– Я как чувствовала, как чувствовала! Ты позвонил, сказал, что все нормально, но меня будто подтолкнуло что-то! Я ведь уже домой вернулась – на работе стали тараканов морить, вот всех и отпустили. Взяла свой спиннинг и сюда приехала. Подумала, пойду вверх по течению и где-нибудь в этих местах с тобой встречусь, сюрприз сделаю. Дошла до наших трех ив, смотрю – всего две стоят, а третья повалена. Дай, думаю, наше место проверю. Спустилась, смотрю – твой спиннинг валяется, кроссовки, рюкзак, а площадка полуобвалилась. Как я испугалась! Подумала, что ты упал, утонул… Но вдруг из-под земли крик услышала… А потом подо мной берег совсем рухнул, и я вместе с ним…
– Б-б-бобры… – выдавил я сквозь стучавшие зубы.
– Вот же грызуны проклятые! Такую липу погубили. И от места нашего только воспоминания оставили. Это тебе еще повезло, что не поломал себе ничего. И мне тоже повезло! А что спиннинги утонули – ерунда…
– Н-н-н-невеста…
– Что – невеста? – нахмурилась моя благоверная.
– Г-г-г-где, н-невеста?
– Все невесты и женихи там, под патриаршим скитом. Пойдем и мы под скит, одежду прополощем и хоть на солнышке погреемся, а то я смотрю, ты задубел совсем…
Она взяла меня под руку и повела по тропинке по направлению к скиту патриарха Никона. Меня продолжало всего колотить, ноги еле слушались. А мысли были только о том, что вот сейчас на деревянном мостке, куда выходят молодые, и я, и моя благоверная увидим огрызок ноги в белоснежной туфельке невесты.
Но когда мы подошли к мостку, он оказался пуст. И лишь немного ниже по течению, в омутке медленно кружил на поверхности воды завернутый в серебристую обертку букет из пяти кремовых роз.

"Настоящая фантастика - 2009"

Вот я и в раздумьях от того, что двое уже решили с рыбалкой завязывать Этак еще пару-тройку рассказов, и я один тут рыболов останусь. Ну и ладно, тем более Gala интерес к рыбалке проявляет, глядишь втянется

Часть вторая Раевская тишина

– Садитесь, Виктор Алексеевич, – Крымов указал вошедшему на стул, после чего кивнул сержанту. Тот поднес ладонь к козырьку фуражки и вышел за дверь. В кабинете следователя районного УВД их осталось двое: Крымов и подозреваемый в совершении двух убийств гражданин Пряхин.
За последние четыре дня они встречались уже в третий раз, и в каждую из этих встреч следователь видел перед собой совершенно другого человека. Во время предварительного допроса Пряхин, не переставая, твердил, что никого не убивал, ничего не знает, и что они не имеют права его обвинять и здесь держать. На месте ему не сиделось, он стучал себя в грудь, вскакивал со стула и даже выбежал из кабинета, но его догнали в коридоре, скрутили и отправили в камеру предварительного заключения.
На следующем допросе из Пряхина нельзя было вытянуть и двух слов. Он сидел на стуле, сжав пальцами виски, уставившись в пол, и словно ничего не слышал.
Сейчас подследственный выглядел не возбужденным и не апатичным, а каким-то растерянным и даже напуганным. Крымов позволил себе выдержать паузу, и это, казалось, еще сильнее обеспокоило Пряхина. Он вертел головой, заглядывал под стул, на котором сидел, и широко открытыми глазам, разглядывал свои ладони. Несколько раз, встречаясь со следователем взглядом, он открывал было рот, но сказать что-либо не решался.
– Ну что ж, – наконец нарушил молчание Крымов, – надеюсь, сегодня мы с вами нормально, по-человечески, поговорим.
Ему было очень важно, чтобы разговор состоялся. Первое, порученное на новом месте службы, дело могло стать по-настоящему громким. Если, конечно, догадки, возникшие у него в последние двое суток, хотя бы частично окажутся верными. Поэтому ему было просто необходимо добиться от Пряхина полного откровения.
С подследственным они были ровесниками – обоим по тридцать. Пряхин был не женат, жил в Москве, где работал в телеателье, не прочь был выпить, любил веселую компанию и... рыбалку. Именно с этим словом – “рыбалка” были связаны возникшие у следователя вопросы. С рыбалки Крымов и собирался начать разговор.
– Кстати, Виктор Алексеевич... может быть, вы сами поведаете мне что-нибудь новенькое? Расскажите, например, какой в Раевском пруду в тот день был клев, кто из вас с Вячеславом Филипповым больше рыбы поймал. А, может быть, кроме вас там еще кто-нибудь ловил, а?
– Нет, мы одни там были. То есть, ловили вдвоем со Славой, – уточнил Пряхин, – а дядя его просто так приходил и уходил...
– Так, – следователь взял карандаш и тихонько постучал им по чистому бланку протокола допроса, лежащему на столе. Писать он не собирался, да это было и не к чему – в верхнем ящике стола лежал включенный магнитофон. Бумага была так – отвлекающая деталь. – Ну, а если обо всем поподробней?
– Поподробней... – Виктор вздохнул и вновь внимательно поглядел на свои ладони. О чем он мог рассказать? Вернее, о чем именно он мог рассказать!?
О том, как в прошлую субботу ловил вместе со Славой рыбу и пил водку, а после увидел своего друга и его дядю лежащими в лужах крови. Или о другом... О том, как он высоко-высоко, поднимает пешню и ее острием два раза бьет Славе точно по затылку, а после точно так же расправляется и с седовласым Гриней!
Он знал, что не делал этого и в то же время зрением своей памяти восстанавливал сцены убийства, чувствовал тяжесть пешни, видел брызнувшую на свои руки Славину кровь, слышал хрип дяди Грини и его последнее: “Эть, щучье племя...”
С той субботы прошло уже восемь дней, и с каждым сном, даже с каждым закрытием глаз Виктор видел это все отчетливей, и все больше эти сновидения превращались для него в настоящие воспоминания.
Он сто раз повторял, что не убивал, и он в самом деле не убивал, ему это всего-навсего приснилось. Он готов был рассказать о своих снах и даже очень хотел рассказать, но молчал, хорошо понимая, что для следователя это послужит поводом для обвинения...

* * *

Хлопот с арестом Пряхина не было. Ровно неделю назад, в понедельник в районное отделение милиции позвонил житель деревни Богачево Иван Дурандин и сообщил, что в соседнем Раево убили двух человек: Гриню Филиппова и его племяша Славика. На место преступление выехала оперативно-следственная группа. Следователь Крымов был назначен старшим, а помогал ему оперуполномоченный старший лейтенант Павелко, который по долгу службы бывал в Раево уже не раз.
Судмедэксперт установил, что смерть наступила двумя днями раньше и что орудием убийства послужил острый металлический предмет. Никто из немногочисленных жителей деревни, да и сам Иван Дурандин, заглянувший во время обеда к Филиппову узнать, когда же тот починит на ферме проводку, и обнаруживший трупы, по существу дела ничего вразумительного сказать не смогли. Крымову показалось, что местные отнеслись к этому страшному событию как-то равнодушно. Но Павелко пояснил, что для них узнавать об убийстве в родной деревне – дело привычное.
С занесенного снегом пруда старший лейтенант принес оставленные кем-то рыболовный ящик и пешню. Почти полутораметровая разборная пешня состояла из двух частей – деревянной и стальной, заканчивающейся закругленной острой лопаточкой, на которой были заметны пятна бурого цвета, вовсе не похожие на ржавчину. Она вполне могла оказаться тем самым орудием убийства.
Ящик и пешня, скорее всего, принадлежали убитому Вячеславу Филиппову. Что он приехал в Раево порыбачить, было видно и по одежде, и по найденной в кармане ватника пенопластовой коробочке с замерзшим мотылем. А по следам, оставленным в доме и на пруду, было ясно, что на рыбалку он приехал не один...
Разузнать, кто мог быть его напарником, Крымов поручил Павелко, и тот справился с заданием без особых проблем. Первым делом он выяснил домашний адрес и номер телефона Вячеслава Филиппова. На телефонный звонок ответила его жена, то есть, теперь уже вдова. Обеспокоенная отсутствием мужа, она успела обзвонить всех его друзей-рыболовов. Двое из них утверждали, что Слава собирался на рыбалку с Виктором Пряхиным, но как раз до него-то дозвониться она не смогла – к телефону никто не подходил. Уже через час старший лейтенант Павелко стоял на пороге квартиры Пряхина.
– Я никого не убивал! – было первое, что сказал Пряхин, открыв дверь и увидев человека в милицейской форме. Дальнейший разговор, а вернее допрос, состоялся уже в отделении милиции. И хотя Пряхин кричал, что ничего не знает, имелось немало доказательств, указывающих на его причастность к преступлению.
Дело казалось простым. Был подозреваемый, было орудие убийства с его отпечатками пальцев, и был факт его бегства с места преступления. Оставалось выяснить мотивы убийства и добиться от подозреваемого признания.
– За признанием дело не станет, – убежденно сказал Павелко, когда Крымов зашел к нему в кабинет после второго допроса и рассказал о поведении подозреваемого. – Ты, главное, как говориться, пельменьки не перебирай. И Пряхина этого подраскрути как следует. Но в то же время особо не торопись – может на нем еще смертушки висят. Там в округе в году по два-три убийства происходит, и кровищи каждый раз – по щиколотку. Я в Раево, знаешь, сколько уже мотался! Эта деревня мне в последнее время даже сниться стала, представляешь?
– Интересно, – Крымов потер глаза. Ему не понравилось, что старший лейтенант разговаривал с ним на ты. Знакомы они были всего ничего, и, по его мнению, служебную субординацию следовало бы соблюдать. Но он сам виноват – надо было официально вызвать Павелко к себе для беседы, а получилось, что он как бы по-дружески обратился к нему за советом и даже за помощью.
– Ну и что там, в этой деревне, такого, что она вам сниться начала? – спросил он хмуро.
– Да, ничего особенного, Игорь Викторович, – сразу сменил тон Павелко. – Я же не следователь, а всего лишь опер. Но, понимаете, у меня такое ощущение сложилось, что во всех раевских делах какая-то недосказанность присутствует.
– Ну, а если поподробней...
– Многовато что-то жмуриков для одной деревни, – чуть подумав, сказал он, и Крымову показалось, что эта мысль только что пришла старшему лейтенанту в голову.
– А вот посадили мы только одного... некоего Либохина, – стал вспоминать Павелко. – Он тоже сначала в несознанку играл. Зато потом с такими подробностями, с такими деталями расписал, как собственной женушке заряд дроби в спину всадил, что любой романист позавидовал бы. А еще один раевский садюга, самогонщик, отпирался-отпирался, а после того, как во всем сознался и обо всем так же преподробно рассказал, в тот же день в камере от инфаркта помер.
– Интересно... – снова сказал Крымов.
– Да уж, куда интересней...
– Ну, с остальными, как вы говорите – смертушками, какие нюансы?
– Нюансы! – усмехнулся Павелко. – Нюансы такие, что за последнее время чуть ли не каждый второй житель деревни Раево богу душеньку отдал. И все эти, так сказать, летальные исходы были с какими-то... подвывертами, что ли. Как-то не совсем обычно люди умирали. А два нераскрытых убийства так на нашем отделении и зависли. Так что Пряхина этого раскручивать и раскручивать...

* * *

Сразу после разговора с Павелко Крымов отправился в архив, чтобы ознакомиться со всеми делами, связанными с происшествиями в деревне Раево. В предполагаемую необычность этих дел ему не верилось. Скорее всего, старлей наводил тень на плетень. Но причастность Пряхина к предыдущим убийствам была вполне возможна, и выяснить все детали следователь был просто обязан.
Всего папок с “раевскими” делами было семь. Читать пришлось много: протоколы допросов обвиняемых, свидетельские показания, заключения судмедэкспертов... Чего-то уж такого особенного в них Крымов и в самом деле не видел. Хотя “нюансики” имелись. К примеру, следственной группой так и не был найден рыболовный багорик, послуживший гражданину Воробьеву (тому самому, который впоследствии скончался от инфаркта в камере предварительного заключения) орудием убийства. Были и другие неясности, но следователя заинтриговали не они.
Перелистывая бумаги, Крымов вдруг поймал себя на мысли, что уже несколько раз внутренне “поморщился”. Он вернулся к первому по времени убийству, потом вновь бегло просмотрел все дела и, наконец, понял, что морщиться его заставляет слово “рыбалка”.
Крымов терпеть не мог рыбную ловлю. Всех, кто увлекался этим, по его собственным словам, “бездумным убиванием времени”, он называл лентяями, вралями и, к тому же, губителями природы. Правда, вслух эту свою точку зрения он никогда не высказывал. Многие его знакомые и сослуживцы считали себя заядлыми рыбаками, и спорить с ними Крымову не хотелось.
В изучаемых им материалах бросалась в глаза косвенная причастность почти ко всем раевским трагедиям заядлого рыбака Григория Филиппова. Погибали его знакомые, друзья, жена. И вот теперь погиб он сам, а вместе с ним и его родной племянник, приехавший с другом порыбачить на Раевский пруд...

* * *

– Итак, – вздохнул Крымов, – если вы не знаете, с чего начать, то начну я. – Он открыл верхний ящик стола и достал оттуда несколько пухлых картонных папок.
– Это все материалы о гибели людей в деревне Раево и ее окрестностях, – погладил он папки и, будто не заметив, как сжались плечи подозреваемого, продолжил. – Материалы об убийствах раскрытых и нераскрытых...
– Я никого не убивал, – еле слышно произнес Пряхин.
– Возможно, – подхватил следователь. – Но, повтори вы эту фразу еще хоть тысячу раз, все равно улики останутся уликами. А чтобы их опровергнуть, вы, Виктор Алексеевич, должны с самого начала и до конца рассказать, как все было. Там, на пруду...
– Да рыбу мы ловили на пруду, рыбу! От тишины тамошней офигевали, хорошему клеву радовались, водку пили, а потом Славе плохо стало, а потом... – Виктор замолчал.
– Нам с вами очень важно выяснить, что было потом, – Крымов старался говорить как можно доверительней. – Все эти смерти можно выстроить, в некую цепочку. И она получается длинная, но разорванная. Вы несколько звеньев в цепочку добавили, еще ее удлинили, но пока так и не связали, понимаете?
– Нет, не понимаю.
– Хорошо. Возможно, вы ничего не понимаете. Но кое-что знаете, ведь, правда? В дом Филипповых вы заходили, трупы видели, возможно, видели и убийцу. Ведь если убили не вы, значит кто-то другой. Или другие? Или, к примеру, вашего друга ударил пешней по затылку его дядя, а вы ему отомстили...
– Нет! – закричал Виктор, вскочив со стула. – Никого я не видел и никого не убивал, – потом посмотрел на свои ладони и тихо добавил, – кроме двух щук.

* * *

Оперуполномоченный Василий Павелко как всегда остановил свою красную “Ниву” прямо напротив подъезда. Надеясь, что по дороге не встретит никого из знакомых, он выскочил из машины, хлопнул дверцей и, прикрывая щеку рукой, быстро вошел в дом. Он был прописан здесь, в общежитии квартирного типа, и занимал небольшую комнатку со всеми удобствами. Жилье ему было предоставлено, как перспективному работнику милиции.
Войдя в ванную он сразу посмотрел в зеркало. Левая скула припухла, и, похоже, было, что завтра опухоль станет еще заметней, да и синяк наверняка появится. Ребра тоже болели – майор Панцелютин бить умел профессионально. О том, что произошло, его начальник, конечно, никому не скажет, хотя по службе обязательно начнет прижимать. Но мужики-то в отделении, да и здесь в общаге, все равно увидят, начнут расспрашивать, шутить, подтрунивать. Павелко потрогал языком зубы, один из которых, вроде бы, шатался, и почувствовал слабый привкус крови. Потом набрал в рот воды и сплюнул розовую слюну.
– Добро, майорушка, я тебе этого не забуду, – сказал он вслух и начал умываться...
Павелко придирчиво относился к своей внешности, всегда был аккуратен, следил за прической, ежедневно подбривал тонкие черные усики. В компаниях он считался первым красавцем и очень ревновал, если кто-то вдруг пытался составить ему конкуренцию.
Родом он был из под Брянска. После неудачной попытки поступить в юридический, отслужил срочную в подмосковном городке, где, уволившись в запас, устроился в районное УВД постовым милиционером. Заочно закончив среднюю школу милиции и получив офицерское звание, он вот уже третий год служил оперуполномоченным уголовного розыска. Делать карьеру Павелко особо не стремился, но в то же время с болезненной завистью относился к сослуживцам, на погонах у которых звездочек было больше, чем у него. И все же гораздо интереснее карьеры для него были женщины. Вот и сегодняшний инцидент произошел из-за женщины.
Лариса Федорова, раньше работавшая в бригаде “скорой помощи”, пришла к ним в УВД медсестрой прошлым летом. Лариса была невысокого роста с немного широким смугловатым лицом и шикарными каштановыми волосами. Василий сразу “положил на нее глаз”. Ларисе тоже понравился симпатичный и обходительный старлей. Она недолго, что называется, держала оборону, и согласилась с ним иногда встречаться, но при условии, чтобы об этом никто не знал, особенно в отделении.
Василия это очень даже устраивало – на службе он и так пользовался репутацией бабника, и лишние сплетни ему были ни к чему. В отделении, они с Ларисой лишь сухо здоровались, а разговаривали, в основном, по телефону, соблюдая настоящую конспирацию. По телефону же договаривались о свиданиях, которые проходили обычно по субботам у Ларисы дома, в то время как ее родители отдыхали на даче.
Каждое свидание Василий старался провести как-то по-новому. Он разыгрывал настоящие спектакли. К примеру, Лариса как бы играла роль инспектора по делам несовершеннолетних. Она вызывала на собеседование хулигана-десятиклассника, то есть его – Василия, а он то оказывался пай-мальчиком и исполнял любое, даже самое гнусное, желание своей начальницы, а то вдруг становился не в меру строптивым и даже агрессивным, и тогда уже “инспектору” ничего не оставалось делать, как подчиниться разъяренному извращенцу-хулигану...
Им обоим очень нравилась такие игры, продолжавшиеся до тех пор, пока Лариса не заметила проявление к себе особых знаков внимания со стороны заместителя начальника отделения милиции майора Панцелютина.
Именно ему Лариса была обязана своим переводом в управление. Он заметил симпатичную медсестру и при случае предложил поменять место работы. Здесь и зарплата была повыше, и режим вполне устраивал, да и сама работа была не пыльная.
Панцелютин был женат и всегда считался примерным семьянином, но, видимо, Лариса что-то в нем разбудила. Начал он с аккуратных и как бы ничего не значащих комплиментов, затем пару раз подарил шоколадные конфеты в маленьких, но симпатичных коробках. А на профессиональный праздник – день милиции вызвал Федорову в кабинет, вручил флакон дорогих духов и, разлив по рюмкам коньяк, предложил выпить с ним на брудершафт.
Лариса чувствовала себя обязанной своему начальнику и отказать ему, наверное, не столько не могла, сколько не хотела, поэтому приняла подарок, выпила и поцеловалась с майором. Поцелуй получился долгим и возбуждающим. Медсестра с интересом прикидывала, что же будет дальше, и как себя повести, но майор сам все решил за нее. Он неожиданно схватил Ларису за талию, поднял, посадил на край стола и, не дав опомнится, раздвинул ее ноги, а сам опустился на колени...
Сразу после праздника Лариса позвонила в кабинет старшего лейтенанта Павелко.
– Я прошу, тебя не обижаться, но наша следующая встреча должна стать последней, – сказала она как можно мягче.
– Надеюсь, ты объяснишь мне, в чем дело? – поинтересовался Василий.
– Конечно. И, надеюсь, ты меня поймешь... – она хорошо знала, что скрыть от опреуполномоченного, что произошло, все равно не удастся.
Они встретились в ближайшую субботу, как всегда у Ларисы дома. Вечер и ночь прошли без выяснения отношений, и только утром, когда они еще оставались в постели, Лариса рассказала, что их общий начальник стал, образно говоря, ее тайным покровителем. О подробностях она умолчала.
Чего-чего, но этого Василий никак не ожидал. Он, к примеру, готов был совершенно спокойно отнестись к известию, что у Ларисы есть жених или, что она собирается выйти замуж. Такой расклад его, кстати, очень бы даже устроил. Но то, что его любовницу отбил майор Панцелютин – этот, по всеобщему мнению, святоша, нагло воспользовавшийся своим служебным положением, оказалось для Павелко ударом ниже пояса.
– И где же вы свой лямур осуществили? – спросил Василий.
– Да прямо там, у него в кабинете, – призналась Лариса и тут же об этом пожалела.
– Ну, понятно, где же еще, – он постарался скрыть раздражение.
– Ты все-таки обиделся.
– На обиженных, знаешь, что делают?
– Но я же вижу, что тебя это задело, – она стала гладить его по плечу. – Ты, наверное, забыл, о чем мы с самого начала договаривались?
– Это ты забыла, что в ментовке работаешь, – Василий был серьезен. – Думаешь, о наших с тобой свиданиях никто не знает? И думаешь, твои с майором шашни тоже тайной останутся?
– Если ты не станешь трепаться...
– При чем здесь я? Неужели ты не видишь, что наша ментовская это та же деревня или кухня в коммуналке – все всем известно. Всем – все!
– Но только не о том, что происходит в кабинете Панцелютина.
Василий хотел, было возразить, но, посмотрев на Ларису, вдруг улыбнулся.
– А и правда, – подмигнул он ей, – если мы с тобой будем иногда запираться у него в кабинете, об этом, ведь, никто не узнает.
– Нет, я так не могу, – нахмурилась Лариса. – Если я буду с тобой и с ним...
– А сейчас ты разве не со мной и с ним?
– Эта наш встреча последняя, я же тебе говорила.
– Нет, – Василий взял ее за руки и посмотрел в глаза, – я не могу тебя так просто отпустить.
– Но...
– Тем более к этому майоришке.
Он попытался ее поцеловать, но Лариса увернулась. Тогда Василий ловко крутанул ей руку и через мгновение уже нависал над ней и весом своего тела вдавливал в мягкую постель.
– Пусти, – прошипела Лариса и сжала губы в тонкую линию. Такой поцелуй Василия не устраивал.
– Хорошо, – сказал он. – Я тебя отпущу. То есть, совсем от себя отпущу. И мы постараемся обо всем забыть. Но только после еще одной, самой последней встречи. Да?
– Да, – чуть помедлив, вздохнула Лариса. Под его тяжестью ей было тяжело дышать.
– И встретимся мы в том самом кабинете...
Если бы старший лейтенант Павелко знал, чем закончится эта “встреча”, то, конечно бы, сделал все, чтобы она не состоялась. Но кабы знать, где упадешь...
Подобрать ключ к кабинету заместителя начальника отделения особого труда не составило. Сложнее было с Ларисой, которая старалась, как можно дольше оттянуть нежеланное для нее свидание. И вот сегодня, в пятницу, Панцелютин, как всегда, переодевшись в гражданское, ушел из отделения пораньше, а медсестра Федорова, наоборот, задержалась, и Василий чуть ли не силком затащил ее в кабинет майора.
Происходившее Ларисе явно не нравилось, да и Василий чувствовал себя немного скованно, но он решил обязательно выполнить свою задумку.
– Все произошло вот на этом столе, или майор оказался более оригинален? – спросил он, обняв Ларису за талию.
– Я попросила бы вас не хамить, товарищ старший лейтенант, – она чуть натянуто улыбнулась. – И, если честно, я предлагаю побыстрей расставить все точки. Зачем друг перед другом комедию ломать – все и так ясно.
– Никакой комедии, Ларисушка, никаких перебираний пельменек. Просто я в последний раз прошу тебя поиграть в мою игру.
– Опять какие-нибудь фантазии?
– Мои фантазии тебе всегда нравились, ведь, правда?
– Сейчас это не важно, – Лариса слегка поморщилась. – Товарищ старший лейтенант, давайте побыстрей кончать это дело, а то, не дай бог, какое-нибудь ЧП случится.
– Кто бы был против, товарищ медсестра, – усмехнулся Василий. – От вас, для начала, требуется всего-навсего снять с себя всю одежду.
– О, господи, опять твои прибамбасы, – вздохнула Лариса и начала раздеваться. Придумываемые Василием спектакли с двумя действующими лицами ей все же нравились. Они заставляли импровизировать, интриговали, возбуждали. Но сейчас, в служебном кабинете, это казалось не совсем уместным. И все же она один за другим стала снимать с себя все предметы туалета, пока не осталась совершенно голой. В кабинете было не очень то и жарко. Лариса, стоя перед Василием, поеживалась и растирала плечи.
– Вы мерзнете, товарищ медицинский работник, – как бы изумился Василий. – В таком случае я попрошу вас одеть вот это, – он достал из шкафа китель и фуражку майора Панцелютина.
– Во что ты собираешься играть на этот раз? – спросила она недовольно. Однако взяла и то, и другое, кокетливо водружая фуражку на голову и набрасывая китель на плечи.
– Прошу отставить разговоры, товарищ майор, – рявкнул Василий. – Немедленно повернитесь кругом, наклонитесь и расставьте ноги как можно шире...
Дверь в кабинет открылась в самый неподходящий момент, кто-то зажег свет. Василий и Лариса отпрянули друг от друга, обернулись и... В дверях стоял не кто иной, как сам майор Панцелютин!
Лариса ойкнула, в мгновение ока сбросила на пол фуражку и китель, схватила со стула одежду и выскочила вон. В следующее мгновение кулак майора угодил Василию Павелко в челюсть...
Теперь его отношения с начальником, можно было считать не то что испорченными, а по-настоящему враждебными. И Василий не знал, как дальше быть, как себя вести, какие предпринять шаги. Стук в дверь прервал его мысли.
– Василий Андреевич, вас к телефону, – услышал он настороженный голос соседки. – Какой-то следователь Крымов спрашивает...

* * *

Крымов почему-то был уверен, что Павелко обязательно опоздает, но тот приехал к месту встречи даже на пять минут раньше.
– Я вас приветствую, товарищ следователь, – сказал тот, открыв дверцу “Нивы”. – Сумку можно назад бросить.
– Здравствуйте, – Крымов сел на переднее сиденье, оставив сумку на коленях. – Дорогу в Раево, вы, наверное, уже с закрытыми глазами найдете?
– Конечно, – хмыкнут тот недовольно, но, взглянув на Крымова, тут же добавил, – но ничего, наша служба – сами знаете...
О том, чтобы вместе поехать в Раево на рыбалку они договорились накануне вечером по телефону. Крымов извинился за то, что просит Павелко пожертвовать для него субботним днем, но сказал, что ему просто необходимо испытать на своей шкуре, как же все-таки зимой, в мороз, люди умудряются ловить рыбу. Другими словами, провести своеобразный следственный эксперимент.
Дело Пряхина не давало Крымову покоя. Последний допрос подозреваемого не принес ничего нового, но ощущение, висящей тайны усилилось. Следователь пообещал себе эту тайну раскрыть, а для этого необходимо было поставить себя на место Пряхина, а может быть и обоих убитых...
– Что, зубы болят? – поинтересовался он, заметив, как Павелко пару раз дотронулся до скулы.
– Да, – хмыкнул тот, – флюсишко небольшой образовался.
– На холоде хуже не будет?
– Ничего, обойдется. Да и не так уж на улице холодно, – он посмотрел на короткие с искусственным мехом сапоги Крымова. – Во всяком случае, сегодня в этой обувке ты ноги не отморозишь.
– Надеюсь. Тем более, я еще шерстяные носки поддел.
– Я на крайний случай тебе еще валенки прихватил.
– А сам в чем ловить будешь? – тоже был вынужден перейти на “ты” Крымов, чтобы не выглядеть занудой.
– У меня унты есть, – сказал Павелко. – В них в любой мороз даже с простыми хлопчатобумажными носками не холодно.
– Да, унты это вещь, – согласился Крымов. – Ты, кстати, ничего из причиндалов рыбацких не забыл?
– Что на рыбалку кроме удочек забыть можно?
– Ну, мало ли... – не понял шутки Крымов, – Я же говорил, что в рыбалке ни бум-бум.
– Все нормально, Игорь Викторович. Ледобур взял, удочки на двоих, жерлицы, кан, багорик, черпачок... Вот мотыля, правда, нет. Но вместо него у меня чернобыльник припасен - это такие маленькие белые личинки, на которые иногда клюет даже лучше, – пояснил он. – Перекусить тоже взял - бутерброды, термос. Только бутылку дома оставил, – он посмотрел на соседа, ожидая реакции.
– А если бы не за рулем был?
– Прихватил бы обязательно! Без бутылки на рыбалке или на охоте неинтересно.
– Ты еще и охотник?
– Обязательно. Да в нашем отделении многие ружьишко уважают.
– И вы все в охотничьем обществе состоите?
– Ну конечно, в родном “Динамо”. Мы, между прочим, скоро на лося поедем – можешь присоединиться.
– Нет, я не охотник, да, кстати, и не грибник, – махнул рукой Крымов.
– Напрасно, – снисходительно хмыкнул Павелко, после чего они какое-то время молчали.
На улице еще не рассвело. Машин на мокрой из-за оттепели дороге было не так много, и Павелко ехал ровно, не сбрасывая и не прибавляя скорость. Крымов достал из сумки бутылку “Пепси” и, поискав, чем ее можно открыть, достал из бардачка похожую на штык четырехгранную, сужающуюся железку.
– Эту штуковину я у одного придурошного конфисковал, – пояснил Павелко. – Он этим штыком колеса “чайникам”, которые свои тачки в неположенных местах оставляли, прокалывал. Причем обязательно все четыре колеса. Бедняги на такой геморрой попадали – не дай бог! Хорошо хоть до моей Нивушки не добрался, а то бы я его точно посадил годика на три.
– И где этот придурошный сейчас? – поинтересовался Крымов, поддевая штыком пробку бутылки.
– Гуляет пока, пельменьки перебирает, да постукивает потихоньку на своих же дружков.
– Понятно, – Крымов сделал несколько глотков и передал бутылку Павелко. – Слушай, Василий, а лед, там, куда мы едем, случайно растаять не мог?
– Какой там растаять! Он, небось, сейчас сантиметров сорок в толщину. Морозы-то недели полторы держались. А тот пруд в низинке находится. Поэтому в Раево лед встает очень рано и сходит очень поздно.
– Значит, ходить по нему не страшно, и мы не провалимся?
– Не должны, – снисходительно улыбнулся Павелко. – Это весной часто проваливаются, когда лед вроде бы толстый, но в то же время рыхлый. Я, к примеру, три раза весной купался.
– Правда? – удивился Крымов. – Ну и как?
– Вода ледянющая, после таких купаний уже не до рыбалки. Если переодеться не во что и негде, то стакан для сугрева хлопнешь и – домой в спешном порядке.
– Тебя кто-то вытаскивал?
– Вот еще! Сам как пробка выскакивал. Здесь главное не растеряться и стремиться вылезти на лед с той стороны, откуда шел. А если начнешь паниковать – считай на корм разбойницам-щукам отправился...

* * *

Павелко остановил машину на пригорке, с которого Раевский пруд был виден почти полностью. Следов на льду не было. Деревня казалась совсем безжизненной, хотя по прошлому приезду они знали, что несколько стариков и старушек остаются здесь зимовать.
– Ну и где начнем? – спросил Павелко, когда они спустились на лед. – В верховье или здесь – у стока?
– Ты рыбак – тебе видней.
– Тогда пойдем вон под ту старую липу. Как раз под ней покойный Филиппов свой ящик оставил – наверное, клевало у него там.
– Пряхин, кстати, утверждает, что клев в тот день был отличный, – напомнил Крымов.
Вскоре Павелко рассказывал и показывал ему, как насаживать на крючок чернобыльника, как определять глубину, как, следя за сторожком, играть приманкой и как подсекать, если вдруг случится поклевка. Крымов, по правде говоря, не очень-то следил за объяснениями. Удочка казалась ему слишком маленькой, скользкий чернобыльник – противным, тонкая леска – ненадежной, а само это занятие представлялось делом несерьезным. И все же он решил научиться ловить рыбу или хотя бы попытаться понять, почему другие получают от этого удовольствие. Поэтому, еще раз уточнив у своего наставника, когда именно надо подсекать, Крымов уселся на раскладной стульчик, заменивший ему рыболовный ящик, взял удочку в руки и склонился над лункой.
Павелко, в отличие от него, больше трех минут на одном месте не засиживался. Сделав несколько пустых проводок, он переходил на другое место, сверлил лунку, опускал в нее мормышку и вскоре вновь менял место. Наконец, лунке на десятой, ему попался окунек.
– Вот и окунишка! – обрадовался он. – Игорь Викторович, иди на мою лунку, а я пока жерлицу заряжу.
– Сейчас, – откликнулся Крымов, – у меня здесь со сторожком что-то, – он вдруг почувствовал, как на другом конце снасти, где-то там, подо льдом, появилась тяжесть, и в руку передалось какое-то трепетание! Крымов резко дернул удочку вверх, перехватил леску и буквально вырвал из лунки изогнувшегося и ощетинившегося спинным плавником окуня.
– Поймал! – крикнул он. – Василий, я тоже поймал!
– Отлично! – похвалил тот. – Не очень крупный-то?
– Да я не знаю. Чуть меньше моей ладони, – прикинул Крымов, безуспешно пытаясь снять рыбу с крючка и уже пару раз уколовшись о колючки плавника.
– Такой для живца, наверное, крупноват. Хотя кто знает, какие здесь щуки водятся. Давай его сюда, – Павелко успел снарядить и установить одну из жерлиц и теперь подошел к Крымову. – Да не бойся ты его – прижми плавник сверху и спокойно мормышечку вытаскивай. Вот так. Пойдем, покажу, как жерлицы ставят, предложил он, забирая окуня.
– Продеваешь живечка крючком под спинку, – стал объяснять он, проделывая соответствующие манипуляции, – опускаешь в лунку, пока груз на дно не ляжет, после немного подматываешь леску и сгибаешь пружинку с флажком. Это сигнализатор поклевки – когда щука живца схватит и начнет разматывать леску, пружинка разогнется. В этом случае стоит немного подождать, потом резко подсечь и спокойно вываживать. Леска у меня толстая, поводок из сталистой проволоки, так что никуда она не денется.
– Чего только человек не придумает, – покачал головой Крымов, – чтобы бедную рыбешку погубить.
– Да, изобретать люди умеют, – согласился Павелко, не уловив укора в его словах. – Давай быстренько живцов наловим и остальные жерлицы расставим.
Он просверлил лунку недалеко от той, где сидел Крымов и вскоре одного за другим вытащил двух окуней граммов по сто пятьдесят. Для живца они были явно великоваты. Присыпав лунку снегом, перешел поближе к берегу. В это время Крымов тоже поймал окунька, причем самого, что ни есть живцового, но не успел Павелко открыть рот, как он очень ловко и быстро, словно делал это много-много раз, снял рыбу с крючка и бросил ее обратно в лунку.
– Зачем? – крикнул Павелко. – Это же потенциальная щучища была! А ты отпускаешь!
– Да, понимаешь, Василий, – смутился тот, – как-то не по душе мне все это.
– Что именно? – не понял Павелко. – Рыбалка что ли не нравится.
– Не совсем так. Не рыбалка. Понимаешь, мне не по душе то, что окунечек, который десять минут назад спокойно себе плавал в родной стихии, вдруг ни за что не про что в живца превратился. Понимаешь?
– Ты, Игорь Викторович, прямо как зеленые рассуждаешь, – усмехнулся Павелко. – А зеленые эти, с моей точки зрения, только на словах о природе заботятся, а на самом деле элементарных законов природы не учитывают.
– Почему же?
– Потому что и в жизни нашей, и в природе так устроено, что один другого пожирает, чтобы самому выжить, – Павелко сделал подсечку и, вытащив из лунки очередного окунька, показал его Крымову. – Вот этот полосатый хищник секундой назад ни за что ни про что сожрал чернобыльник, а это ни что иное, как личинка мотылька. Если бы чернобыльник не был насажен на крючок, то окунь так бы и продолжал себе плавать. Но он позарился на лакомство и теперь сам станет приманкой для щуки. А у нее тоже есть выбор: схватить этого, который никуда от нее не денется, или же погоняться за другим и не попасться на мой тройник. Ну и так далее...
– Если продолжить твою мысль, то получается что и у нас есть выбор, – задумчиво произнес Крымов. – Мы ведь тоже вместо того, чтобы здесь рыбачить могли спокойно дома телевизор смотреть.
– Ну-ну, – Павелко опустил окуня с проткнутой тройником спинкой в лунку. Пока он устанавливал третью жерлицу, Крымов подсек еще одну рыбку, но вытаскивать ее торопиться не стал, давая шанс сорваться. Но это не помогло, и окунь, прочно сидевший на крючке, все же оказался на льду. Павелко, даже не спросив у Крымова разрешения, подошел и забрал его для следующей жерлицы. Какое-то время они молчали, потом Павелко не выдержал:
– Зеленые кричат, что, мол, будьте милосердны, зверей не убивайте, лес не рубите...
– Правильно кричат, – сейчас между рыбаками было метров пятнадцать, и они невольно повышали голос, что в окружающей тишине тоже воспринималось как крик. – Зачем же живое губить?
– А как же мясники или там садоводы, которые яблоки и груши с деревьев собирают? Они что, не губители живого?
– Это другое. Яблоки сами бы упали...
– А окунь сам бы подох.
– Я не про то, Василий, – в голосе Крымова чувствовалась досада. – Рыбаки и охотники много на себя берут... Рыбы, птицы, звери – для них забава. А те, бедные, только спрятаться или убежать могут, но защититься – никак. Не на равных они...
– А как же медведи-людоеды, змеи ядовитые или крокодилы? – возмутился Павелко. – Как же сомы, которые рыбаков под воду утаскивали и топили? Тоже мне – забава! Лучше на свои пальцы уколотые посмотрите, – не окунь ли постарался? А если рука ненароком в щучью пасть попадет! Кайф? Зубки-иголки, кожу, как чулок снимут!
– Все это мелочи!
– Мелочи?! Да сама природа, в глобальном ее смысле, разве всегда человека радует? То землетрясение преподнесет, то наводнение, то ураган... Да что там говорить, тот же самый холод, мороз для человека первый враг! Так что твои, Игорь Викторович, зеленые...
– Ладно, – перебил Крымов, махнув рукой, – давай, Василий не будем трогать ни зеленых, ни рыбаков с охотниками. Наш спор истину все равно не родит. Давай лучше серьезно подумаем, почему за последнее время в Раево столько людей погибло?
– Подумать, конечно, стоит, – сказал Павелко, меняя на мормышке чернобыльника. – Как же нам не думать! Только, мне кажется, эффективней было бы лишний раз гражданина Пряхина допросить или среди местных жителей свидетелей поискать. Может они здесь все сговорились и только делают вид, что ничего знать не знают.
– А нет ли здесь какой-нибудь тайны? – трясти удочкой Крымов расхотел, поэтому установил ее над лункой. – Вдруг само это место каким-нибудь образом на людей влияет?
– Аномальная зона? – усмехнулся Павелко.
– Да причем здесь это? – Крымов заметил, как сторожок на его удочке дрогнул и согнулся, но подсекать не стал. – Вспомни, ты ведь сам говорил, что люди в Раево умирают с какими-то подвывертами.
– Это не я, это факты говорили.
– Так, может быть, старлей, пройдемся по домам – вдруг разговорим кого? – предложил Крымов.
– Вместо рыбалки – с древними старушенциями общаться! – скривился Павелко, понимая, что сам спровоцировал это предложение следователя. – Сейчас самый клев должен начаться.
– Я же не говорю – сейчас. Половим еще пару часиков, воздухом свежим подышим, а после походим, поспрашиваем. А то придется специально сюда приезжать.
– Хитрый ты, Игорь Викторович, – он оторвал взгляд от сторожка и уныло оглядел деревню. И вдруг ему показалось, что в окне того самого дома, где неделю назад было совершено двойное убийство, мелькнула чья-то тень.
– Игорь Викторович, ты хоть раз в задержании участвовал? – спросил Павелко, машинально нащупывая в кобуре под мышкой пистолет.
– Нет, а в чем собственно...
- Спокойно! – властно перебил Павелко. – Я на полном серьезе. Головой не крутить, смотреть только в лунку! В доме Григория Филиппова посетитель. А наследников у покойного, насколько я знаю, не имеется. Нам остается сделать выводы и прийти к решению!
– Ты намекаешь...
– Что в доме, возможно, скрывается убийца, – закончил за него Павелко.

* * *

Все оказалось гораздо проще. И меры по задержанию “убийцы” были ни к чему. Вместо злодея оперуполномоченный Павелко, вломившийся с пистолетом в руках в дом Григория Филиппова, увидел низкорослого забитого дедка, у которого от испуга тут же подкосились ноги, и он, рухнув на колени и подняв руки высоко над головой, запричитал, как заведенный: ”Только не убивайте, только не бейте, я ничего не взял, я сейчас же уйду, только не убивайте...”
Вид дедка был настолько убогим и безобидным, что и Павелко, и Крымов как-то сразу поверили, что к интересующему их делу он не имеет никакого отношения. Тем не менее, Павелко быстро обшарил его карманы, в одном из которых оказался потрепанный замусоленный паспорт. В нем значилось, что владельцем паспорта является Ерохин Юрий Сергеевич. На страничке “место жительства” печать и соответствующая запись свидетельствовали о выписке такого-то числа с такого-то адреса, а вот печати о новой прописке печати не стояло...
Другими словами, дедок этот оказался обыкновенным бомжем, на свой страх и риск забравшимся в первый попавшийся пустующий дом. Ерохин признался, что живет здесь уже третий день, питаясь картошкой и солеными огурцами, которые нашел в погребе, и попивая самогон из мутной десятилитровой бутыли. Картошку он варил в маленькой кастрюльке на газу. За водой на колодец ходил по ночам, печку не затапливал и свет не включал, боясь этим себя обнаружить. Однако в доме было не холодно - работал самодельный электрообогреватель.
– А ты хоть знаешь, где сейчас хозяин этого дома? – строго спросил Павелко.
– Так откуда ж мне знать? – развел руками дедок. – В квартире, небось, городской. Здесь ведь как получается – у кого-то и два, и три дома, а у кого-то ни одного...
– А у кого-то его дом – тюрьма. Правильно, гражданин Ерохин?
– Наверное, – сокрушенно вздохнул тот.
– Так вот, если не хочешь оказаться в этом, скорее всего, знакомом тебе месте, чтобы через час в доме все было прибрано, но ничего не пропало, а тебя, чтобы след простыл, – Павелко вернул ему паспорт. – И скажи спасибо, что мы сюда не по службе, а на рыбалку приехали...
Оказавшись на улице, Крымов хотел спросить у Павелко, не стоило все же Ерохина задержать и провести допрос, но тот вдруг, крикнув что-то неразборчивое, сорвался с места и со всех ног помчался на пруд. Не понимая еще, что случилось, Крымов побежал за ним, на всякий случай, глядя по сторонам.
– Дуй за багориком, он в моем ящике! – уже на льду, обернувшись, крикнул ему Павелко.
– А в чем дело-то? – все еще ничего не понимая, Крымов повернул в сторону, где стоял его ящик, и только сейчас заметил на фоне снега красное пятнышко флажка.
– Не видишь – горит! – показал Павелко на жерлицу и припустил еще быстрей.
Крымов тоже ускорил бег. В нем вдруг пробудился азарт. Открыв ящик, он, смутно представляя, что из себя представляет багорик, безошибочно выбрал это орудие из остальных рыбацких инструментов.
– Есть багор! Тащи! – крикнул он и помчался к уже склонившемуся над жерлицей Павелко.
Но тот пока медлил, всего лишь аккуратно, двумя пальцами придерживая натянутую, уходившую в лунку леску.
– Почему не подсекаешь? – спросил Крымов, тяжело дыша. – Что, рано еще? Это щука, да? А вдруг она давно уже леску перекусила или за корягу завела?
– Да подожди ты! – отмахнулся опытный рыбак. – Я ее чувствую.
Павелко выдержал короткую паузу и, неожиданно для Крымова, зажав леску в кулак, резко взмахнул рукой вверх.
– Есть! – выдохнул он. – Здоровущая.
– Оборвет! – закричал Крымов и, сам не понимая, для чего, сунул багорик в лунку.
– Уйди, – Павелко отпихнул его локтем. – Если за что-нибудь не зацепится, то никуда не денется. А в своей леске и поводках я уверен.
Тем не менее, с вываживанием он не торопился, а когда рыба оказалась под самым льдом и удвоила сопротивление, Павелко даже немного сдал леску. Завести щуку в лунку удалось только с третьего раза. Она упиралась до последнего, разбрасывая брызги, мотала головой с раскрытой красно-белой пастью, и, казалось, смотрела на людей с отчаянной ненавистью.
Неожиданно Крымов почувствовал, как во рту у него начали крошиться зубы. “Будто рашпилем по челюсти прошлись!” – успел подумать он, прежде чем обрушившаяся на него боль не поглотила все остальные чувства. Он зажал рот руками и в тот момент, когда Павелко выбросил на лед побежденную щуку, потерял сознание.

* * *

– Давай, давай, Игорь Викторович, открывай глаза, скажи что-нибудь, ну, давай! – Крымов наконец разлепил веки и увидел перед собой обеспокоенного старлея. Сам он сидел в “Ниве” на переднем сидении, Павелко же, видимо с трудом дотащивший его сюда, опирался коленом о порожек машины и растирал ему лицо снегом.
– Шо слушилось? – прошамкал Крымов, чувствуя, что языку мешают ворочаться мелкие острые камушки. Он сплюнул на ладонь и увидел вперемежку с кровью множество белых осколочков.
– Да это ты скажи, что с тобой случилось! – закричал Павелко. – Я смотрю, ты валяешься, и вся рожа в кровищи. И без сознания! Подумал сначала, что кто-то тебя подстрелил. Но раны-то на лице нет. И вокруг все спокойно, тишина гробовая. Да и кому мы нужны, чтобы в нас стрелять? Не бомжу же этому!
– Я… у меня внутри шо-то, – Крымов скривился, – как будто зубы рассыпались.
– Да отчего они рассыпались-то?
– Я.., не знаю, – Крымов поежился. – Мне... Василий... ш-о-то холодно очень...
– Минуту, – Павелко захлопнул дверь, обежал машину и, сев на водительское сидение, завел мотор. – Сейчас печура заработает – согреешься.
– Угу, – согласился Крымов.
– Больно? – спросил Павелко с сочувствием.
– У-у-у...
– Все, через пять минут летим домой. Я, пока тачка прогревается, жерлицы соберу, – и Павелко убежал на пруд.
Крымов остался сидеть в машине. Он старался не шевелиться. Любое движение моментально усиливали боль во рту, в голове, во всем теле. Но страдал он не от боли. С каждой минутой ему становилось все холодней и холодней. Печка работала вовсю – он чувствовал ногами теплый воздух, но холод усиливался как бы внутри его. И от этого ему становилось страшно.
Его уже по-настоящему трясло, когда дверца со стороны водителя открылась, и Крымов, к своему облегчению, увидел Василия.
– Все, через минуту едем, – сказал тот и, схватил лежавший рядом с ручкой коробки скоростей штык, которым Крымов открывал бутылку. – Я все собрал, осталось только щучку приколоть, и полетим домой.
– Зачем? – клацнув зубами, спросил Крымов. – Зачем приколоть?
– Да чтобы не мучилась. А то будет в багажнике трепыхаться. Она ведь здоровенная – килограмма на три потянет.
– Не надо, я прошу, – взмолился Крымов. – Лучше поедем побыстрей, а то я совсем околею.
– Да ты что, не согрелся еще? – удивился Павелко. – В тачке настоящий Ташкент, а ты мерзнешь! Постой, – осенила его внезапная мысль, – тебе срочно выпить надо. Это и согреет, и боль погасит. У этого бомжары самогонка была, – и, хлопнув дверью, он снова убежал.
Крымов даже не успел ничего ему сказать. А хотел он сказать, что уже ничего не чувствует. Ничего, кроме кошмарного, убийственного холода, и что через минуту или пару минут у него, наверное, совсем остынет и остановится сердце.
Он закрыл глаза и увидел... щуку. Ту самую, которую поймал Василий, и которая теперь валялась на снегу рядом с задним колесом “Нивы”. Покрытая легким инеем, щука лежала без движений, и только глаза ее все с той же злостью и ненавистью смотрели прямо на него - следователя Крымова.
И вдруг ему полегчало. Холод исчез. Крымов как-то вмиг забыл, что минуту назад коченел от жуткого мороза. И в то же время во рту снова возникла боль, да такая, что он чуть не закричал.
Павелко, вернувшись в машину с бутылкой, закупоренной газетной скруткой, застал его обхватившим голову руками и раскачивающимся вперед и назад. Старлей споро достал из бардачка раскладной пластмассовый стаканчик, плеснул в него слегка мутноватой жидкости и сунул Крымову под нос.
– Даже и не думай отказываться, – сказал он и чуть ли не силой влил самогон ему в рот.