Fotovideoforum.ru

…Мы сидим за столом…

… Мы сидим за столом в уютной деревенской горнице… Втроем… За печкой о чем-то своем уютно стрекочет сверчок… Где-то на другом конце деревни взгоготнули потревоженные кем-то гуси… В соседнем дворе дежурно взбрехнул проснувшийся пес…

От меня немного и из давно

…Мы сидим за столом…

… Мы сидим за столом в уютной деревенской горнице… Втроем… За печкой о чем-то своем уютно стрекочет сверчок… Где-то на другом конце деревни взгоготнули потревоженные кем-то гуси… В соседнем дворе дежурно взбрехнул проснувшийся пес…

…На столе нехитрая деревенская закуска и трехлитровая бутыль-четверть самогона (я такие раньше только в кино про махновцев видел)… Здесь же граненый стограммовый стаканчик, прикрытый кусочком черного хлеба….

…Они сидят передо мной… Молодые, гораздо моложе меня… Почти сыновья… На одном выгоревшая гимнастерка с тщательно заштопанными крепкими суровыми нитками тремя или четырьмя дырками поперек груди, и застиранными побуревшими пятнами крови… На втором почти новенький, но прожженный в нескольких местах маскхалат… Левая щека его обезображена глубоким, запекшимся ожогом… В углу избы примечаю приставленные к стенке ППШ и «дегтярь» с треснувшим прикладом… На вешалке у входа две такие родные, но немного непривычного фасона, зеленые фуражки…

… - Ну, что, по первой? – шустро спрашивает тот, что в маскхалате. Ловко плеснув по стопкам самогон, он подхватил свою, и также ловко опрокинул ее в рот… Выдохнул, помахал ладонью перед ртом, громко прохрустел малосольным огурчиком и потянулся к тарелке с прозрачными ломтиками розоватого сальца…
…Второй, постарше возрастом, более степенно, почти смакуя, выпил свою, тщательно занюхал кусочком хлеба, и так же тщательно, не рассыпая крошек, с ладони закусил этим же хлебом…

- Хорошо-то как, - сказал он, немного подумав, - Домом пахнет… Хлебом…
- Дааа, домом, - поддержал второй.
- Ну, как вы тут? – опять спросил степенный, - Братишка наш как, Рыжий который? Не женился?
Тут он хитро прищурился и подмигнул мне.
- Может уже и детишек нарожал, хоть и молодой?
- И женился, и детей двое у него, - отвечаю степенному.
- А чего так мало? – тут же вскинулся тот, что в маскхалате, - Вот у нас батя, так батя: двенадцать своих, да еще дядькиных взял к себе, когда тот помер в 24-м.
- Ну так, времена такие, - отвечаю, - Не всякий захочет столько детишек завести. - Вот только умер он, десять лет уж, как умер.
Они опять замолчали. Разлили по второй, молча, не чокаясь, выпили, закусили…
- Слушай, - встрепенулся степенный, - А с батей нашим что? Не знаешь?
- Так пропал он, - отвечаю, что знаю, - В 44-м извещение в сельсовет прислали. А где и как – неизвестно.
- Дааа, - протянул шустрый, - Без вести – это плохо. Хотя и надежда есть. Мамка, наверное, надеждой и жила.
- Она и умирала с надеждой... Да и вас она всю жизнь ждала. Ждала и надеялась, что хоть какую-то весточку пришлете.
- Слушай, - после мрачного молчания заговорил степенный, - А что про нас-то сообщили?
- А то и сообщили, - говорю, и пододвигаю к ним два извещения, - Читайте сами. Пропали вы без вести. В первые дни пропали. Я только недавно узнал, что ты, Степан, погиб под Унгенами. А про тебя, Мирон, так ничего и не узнал. Белостокскская мясорубка многих перемолола бесследно…

- Так сожгли же нас, на седьмой день к блокгаузу заставскому подтянули огнеметчиков, и за полчаса всех, кто еще живой был, в пепел… в пыль… да и мертвых всех… ничего не осталось…

…С почти детским умилением я смотрел на этих людей, и пытался понять, какой ангел или дьявол свел этих людей и меня в этот доме?…

…Дядьки мои миленькие, дядечки!... Мирон и Степан…
Ведь вы, именно вы, первыми начали взламывать хребет молоху, имя которому «война». Именно вы, так и не получив приказа, продолжали держать оборону своего, пусть маленького, но участка Государственной Границы. Где нашли вы свой последний приют?

…Я беру со стола свой стаканчик, и молча опрокидываю его в мгновенно пересохшее горло. Поднимаю почему-то заполнившиеся влагой глаза, и никого не вижу перед собой…. Только дымки на тех местах, где они сидели, да сверчок, так некстати выскочивший на столешницу к рассыпанным хлебным крошкам…

Они у меня в основном старые...
Только, как я посмотрю, они тут нафиг никому не интересны...

Ну вот и здрасте, приехали! За всех говорить не буду, но мне нужны! Читаю не сразу, но читаю обязательно! И думаю, что не только я одна их с удовольствием читаю

Согласна с Галой. Выкладывай!

Хм....

Код: выделить все

Bing [Bot]        07 окт 2011, 13:21   6   
Gala   Сегодня,    07:08   10   
GoGo.Ru [Bot]   19 окт 2011, 07:07   13   
Google [Bot]   Сегодня, 07:25   16   
Pthelovod       меньше минуты назад   2   
Rambler [Bot]   30 май 2011, 01:05   2   
Sarissa           Сегодня, 06:46   4   
Spika             08 май 2011, 12:11   2   
Yahoo [Bot]   Сегодня, 08:16   56   
Yandex [Bott]   11 июн 2011, 17:36   12   
vic171           Вчера, 20:52   3   
АЛЁНОЧКА       07 май 2011, 20:09   1   
Андрей          08 май 2011, 21:08   2   
Дервиш          Сегодня, 05:55   7   
Озеро           18 июл 2011, 21:23   1   
Терник          13 минут назад

Один читатель - это читатель...
Два читателя - это уже масса...

Ну 144 просмотра темы это уже не два, как я понимаю...
Давай, Сергей, не жадничай.

Не-моя Чукотка…
(часть первая, посвященная всем рыжим журналистам)

Ну что, Кир, обиделся, наверное, за мой комментарий? Не нужно. Будь чуть выше. Это же твои авторские мысли, а такие мысли трудно оценивать однозначно. Прочитал я твою "Мою Чукотку", и сам задумался: "А что же такое МОЯ Чукотка?"
Прожив здесь достаточно долго, вывод сделал только один.
Чукотка попросту не может быть чьей-то.
Чукотка сама по себе.
И только сама Чукотка может решить: стал ли ты для нее своим?

* * *

… Год 1989-й… На дворе конец февраля… Москва… Кассы "Аэрофлота"… Цена билета сумасшедшая – аж 126 рублей… Билетов нет… Странно… Двухнедельная комбинация по московским кабинетам… Билеты на руках… Лечу… Куда лечу, к кому, а главное зачем? Не знаю, но лечу…Час, второй, шестой…
Во, блин, мир наш: он только на глобусе маленький, оказывается.
Первое впечатление: в самолете все всё и про всех знают, как в большой и дружной семье. Борт забит плотно, по самоё некуда. Идет массовый обмен командировочно-отпускными впечатлениями, называемый в просторечии емким словом "пьянка". Весь салон гудит, как растревоженный улей. Обильными ручейками льются по пластиковым стаканчикам водка и коньяк, вино и самогон, чача и домашняя "Изабелла". Кажется, что весь винодельческий мир выставил на этот импровизированный салон свою продукцию.
Узнав, что лечу на Чукотку впервые, да еще и на постоянное жительство, пассажиры оживляются и начинаются обычные (как я потом узнал, традиционные), страшилки: про ураганные (канзасские торнадо отдыхают) пурги, медведей (во, блин, как кошки на помойках) на улицах, запредельные космические морозы, от которых железный лом рассыпается в порошок, и неразведенный питьевой спирт на ветру, из горла и без закуси.
На восьмой час полета народ начинает живенько одеваться во все сверх-теплое и явно полярное. Мне в моем роскошном (как я думал) гэ-дэ-эровском пуховичке становится как-то неуютно. Даже в теплом салоне начинает пробивать озноб. За бортом яркая солнечная погода. Соседка показывает пальцем куда-то в белое безмолвие: "Анадырь…". Попытка хоть что-то рассмотреть оборачивается резкой болью в глазах: солнце и ярко-белый снег режут по глазам не хуже электросварки.
Тут Чукотка сыграла со мной первую свою шутку: оказалось, что взлетная полоса не расчищена, и самолет идет на запасной аэродром. И не куда-нибудь, а в сам МАГАДАН!
Сколько же потом еще раз я слышал эту фразу, мама не горюй! Но тот раз был вполне символичным, он был первым.

Магаданский аэропорт "Сокол" встретил 53-градусным морозом. Зашуганный попутчиками, я навернул на шею шарф, и завязал под подбородком шнурки своей гордости – енотовой ушанки. Вышел на трап и чуть не упал: по ощущениям было градусов 15-18. Попутчик понял мое удивление и коротко бросил: "Ветра нет". Темный лес! Вторая мысль: "А где тут лагеря?"

Гостиница старая, наверняка ЕЩЕ времен ГУЛАГа, имени присной памяти Лаврентия Палыча, деревянно-двухэтажная. Номера-камеры на шесть-восемь человек. Мужики отдельно, дамы отдельно. Загадочное шушуканье, всепонимающая ухмылка администраторши: "Ну, что мне с вами делать?" и шесть граненых стаканов выданы в пользование. Мгновенно накрывается стол. Продукция вино-спирто-самогоно-делов и непонятно откуда появившиеся северные деликатесы (икра, балык, подкопченный олений язык)… Вообще непонятно каким образом явившиеся миру и моему неискушенному глазу отварные камчатские крабы. Странно, ну не везли же попутчики все это с собой назад из Москвы?
Длительный перелет, смена часовых поясов и выпитое спиртное сделали свое дело: упал, как в яму, сразу и трупом. Мужики снисходительно, беззлобно посмеялись, и пошли "по дамам".
Утро… Горничная вежливо за плечо (почти, как в Погранвойсках) будит: "Вам на посадку"…
В голове туман, во рту, как в пустыне после самума, белок от съеденных трех (!) крабов плещется из ушей…

Обратный двухчасовой перелет… Посадка… До боли знакомое: "Пограннаряд, проверка документов!"… Скрипучий трап… И сразу ветер в рожу и под дых… Слепящее солнце сваркой по глазам… Состояние еще более полного отупения…
Обшарпанный комплекс… Из щелей в стенах слышится глухое завывание низовой пурги… Воскресенье. Рейсовые автобусы не ходят, а до города, оказывается, еще около 40 километров. На вопрос о такси все дружно заржали…

Пассажиры как-то быстро и незаметно растворились из здания аэровокзального комплекса.
Остаюсь один, со своими думами (и на хрена мне все это нужно было?) и багажом: десять мест, не хухры-мухры. По аэропорту неслышными тенями британских приведений скользят пьяные вусмерть уголовного вида старатели, третью неделю ожидающие свой борт до артели где-то на стыке Билибинского и Анадырского районов. Слышны дикие на слух и незнакомые термины: вскрыша, промприбор, шлихты… Единственный милиционер на них не реагирует… Призраки Севера…
Пытаюсь дозвониться до знакомого в Анадыре: изрезанный каким-то садомазохистом телефон угрюмо молчит в тряпочку.
Через час мытарств, дум и перекуров за окном мелькает ярко-канареечный уазик.
Ага! Коллеги! Подхожу: "Подвезете?"… "Да без проблем".
Набиваем уазик багажом и выдвигаемся в никуда. Если быть честным, то за окном часто-часто мелькали какие-то дома, сараи, сарайчики и сараюшки, кучки контейнеров, еще большие кучи металлолома, что-то еще. Что, не запомнил, отупение не проходило.
Наконец подъехали к какой-то заснеженной равнине, с прямой, как стрела германского автобана, дорогой. Водитель коротко бросил: "Очки одень, глаза сожжешь".
Чуть-чуть запоздал, и по глазам опять резануло сварочным "зайчиком". Подумалось, что очки лучше вообще никогда не снимать, и даже спать в них.
Оказалось, что едем не по дороге, а по льду зимника: давно такого комфорта не испытывал от поездки. Хотя холодок заползал под рубашку: глубина 30 метров, а вдруг…?
Город встретил серой тучей дымов десятков котельных, зацепившейся за крыши домов, такими же серыми, угрюмыми стенами домов, круговертью низовой метели, и кучами мусора, перелетающими с места на место в поисках места для приземления.
Боже! И занесла же меня нелегкая!!!
Подъезд… Какие-то решетчатые ящики на лестничных площадках…
Двери квартиры… Ключ у соседей слева… Самих соседей нет, ключ отдает карапузик явно северной наружности с удивительно ярко-карими раскосыми глазенками… И прямо от порога тысячи (!) тараканов, разбегающихся при моем появлении. Мама-миа!!! Роди меня снова!!! Я же их только на картинках видел, да в репортажах Анатолия Пескова. А тут пожалуйте, сколько хотите, и в каких хотите видах: большие и маленькие, рыжие и черные, резвые скакуны и медлительные тяжеловозы… Звери, одним словом…
Звонок в дверь… "Привет, я сосед сверху, зовут дядя Миша"… Сухощавый мужичок, с продубленным, мужественно-морщинистым лицом марктвеновского покорителя Севера… И сразу без перехода "Жрать хочешь?"… На мой лепет, отмашка сухой, обветренно-промороженной рукой.
Через десять минут на кухонном столике, оставленном прежними хозяевами, возникает пышная буханка домашнего хлеба, солдатская миска с крупно нарезанным (так и хочется сказать, нарубленным) копченым балыком неизвестной мне тогда рыбы, такая же миска с красной икрой, две бутылки магаданской водки, ароматная селедочка толщиной в мою руку, тарелка с аккуратно (но как-то не по ресторанному) нарезанными свежими (!) огурчиками-помидорчиками, пряно пахнущая зелень, еще что-то совсем неведомое и неопределимое… На полу – канистра с местным, провиденским пивом… Долгая, неспешная и обстоятельная беседа "за жизнь"… Страшилки – строго дозированные… Водка только стаканами, икра – исключительно ложкой… Отупение медленно, но верно сходит на нет…

Именно тогда я в первый раз, какими-то закоулками души и мыслей, осознал, что не мы выбираем Чукотку, а Чукотка выбирает нас…

Так и начался для меня очередной период жизни, который смело можно назвать "чукотским". Была же в жизни Пушкина "болдинская осень", а Брюллова – "итальянский период"… А я, что, рыжий?!

Эк тебя закинуло. От себя бежал чтоль?

Ненадолго туда захотелось...после такого описания.
МДААААААААААА.....В чем-то ГУСТО, а в чем-то ПУСТО... Одно компенсирует другое...Хорошо описано. И про мороз тоже в сравнении с нашим морозом, где влажность достигает почти 90%, чукотский-семечки, так же как и тропическая жара - нами легко переносится.
Хотя континентальное лето, мне не очень нравится, слишком ровный температурный режим, холоднее, чем у нас и нет сумасшедших выпендрежей природы. У нас как-то из крайности в крайность, сплошь и рядом экстрим. Приморье, понимаешь...